Карта и компас [litres] - Наталья Девятко

Харун весело засмеялся, обратив взгляд к небу, а потом пронзительного взглянул на чародея. Из темных глаз давнего на парня смотрела сама глубина.

— Правильно, Хедин, во время боя ты не привык думать о других. Ты всегда защищал только себя. Это правильно, ведь тогда спасутся и победят больше воинов. Странно было вступиться за кого-то, правда?

Давний зловеще улыбался. Хедин едва сдержался, чтобы не отступить.

— Ты ничего обо мне не знаешь, Харун…

— Да неужели?.. — давний коснулся ворота его черной рубашки. — Для своего возраста ты многого достиг, Хедин, значительно больше, чем твои сверстники. Так было всегда, и ты тоже к этому привык. За храбрость одаривают оружием, а за победу над врагами — тем, что будет напоминать об их звездах, столкнутых с небесных дорог скоропостижной смертью. Подарок Императора всегда с тобой, его не спрячешь от взглядов давнего народа. Если о нем узнают пиратские капитаны, не жди от них пощады.

— Ты стремишься меня запугать? Не выйдет, — голос Хедина был на удивление спокойным: когда речь не шла о благодарности, он знал, как вести себя, и угрозы молодого колдуна не смущали.

— Не стремлюсь, — глаза Харуна теплели, словно он на короткое время выдал себя настоящего. — Ты сильный чародей, но слишком увлекаешься, любуешься собой, во время боя это недопустимо. Я понимаю тебя, ибо этот порок свойственен и давнему народу. Мы слишком долго учились его преодолевать.

Харун сказал много, но еще больше молодой колдун прочитал меж словами, ведь давний не таился от него. По крайней мере, так казалось…

— Почему никто из давнего народа не пришел на зов Гайяра? Почему не откликнулись на наши голоса, когда мы с такой надеждой звали вас в Элигер? — с горечью спросил Хедин. — Если бы кто-то из давнего народа тогда находился рядом с нами, все было бы иначе!

Харун отвел взгляд, и теперь вряд ли кто-то из живущих на этом свете смог бы сказать наверняка, что у него на сердце.

— Мы не могли прийти. Никто из давнего народа. Тот, кто стоял рядом с Императором, когда ты присягал ему на верность, — могущественный и опасный враг. Он непобедим в поединках, но по-настоящему силен в создании коварных ловушек, в которые способен заманить кого угодно. Да, Хедин, все было бы иначе, если бы давний народ пришел на зов Гайяра.

Он медленно провел рукой по теплому дереву фальшборта, и чародей понял, что Харун очень любит корабли. «Диаманта», ощущая это, отвечает на искренние чувства взаимностью.

Но давний криво усмехнулся, и очарование исчезло. Ночь уходит, она была холодна и опасна, ведь никто не поручится, что утром их не ждет новая беда или замысловатая ловушка.

— Но мы на корабле с черными парусами. И ты… И я… И другие… Слуги Империи, пиратские капитаны и давний народ… У каждого из нас есть прошлое, частью которого можно гордиться, а часть стоит скрывать. Мы были непримиримыми врагами друг другу, но наш сегодняшний день пока общий. Это нас и объединяет на пиратском корабле, — он снова с насмешкой посмотрел на молодого колдуна. — Иди, Хедин, не стоит долго разговаривать с давними — мы любим околдовывать людей. Если ты подчинишься моей воле, будешь жалеть об этом до конца жизни.

Хедин почтительно склонил голову в знак согласия и благодарности за разговор, а потом оглянулся, почувствовав на себе чужой взгляд. На них с завистью смотрел Ричард. Чародею вспомнилось, что граф Элигерский сторонится давнего народа после приключения на острове, которое едва не погубило его.

— Я не выполнил твой приказ, не сохранил рисунок, — Хедин подошел к Ричарду.

— Правда? — улыбнулся тот в ответ. — Пойдем, узнаем, почему мы все этого не почувствовали.

Вдвоем они пришли на то место, где колдун углем начертил полукруг с лучами. Граф присел, держа фонарь, провел ладонью над досками, озарившимися рисунком, исчезающим почти сразу за тенью его руки.

— Вы омыли его чародейской кровью, придав небывалую силу, — немного удивленно объяснил бывший пиратский капитан. — Разрешение стало настоящим. Теперь этот корабль и есть позволение, необходимое, чтобы забирать жизнь имперских солдат, полностью отдавших зверю свои души. И каждый, ступивший на палубу, получит это разрешение на все времена.

К ним неслышно подошла Киш.

— Ричард, тебя зовут. Они ждут в каюте.

Граф поднялся, посмотрев на Хедина, отдал ему фонарь, полный золотого огня, и, грустно усмехнувшись, ушел. Хедин провожал колдуна взглядом: вероятно, для графа ничего хорошего этот разговор не предвещал.

Часть прошлого, которое стоит скрывать… Об этом откровенно сказал ему давний, а еще раньше намекнул капитан Ярош, предлагая насильно не раскрывать чужие тайны. Кроме детей и тех, кто не дрался с имперскими солдатами, у каждого на этом корабле есть свое темное и жестокое прошлое.

Почему-то размышляя об этом, Хедин мысленно пожелал, чтобы Ричард поскорее вернулся из капитанской каюты.

Из тьмы выныривали звезды. Легкий ветерок вел пиратский корабль к берегу, где команда сможет починить мачту и подлатать паруса.

Феофан сидел на бочке, руки ему освободили. По приказу капитана министра никто не трогал, с ним даже не заговаривали. Когда лодка с солдатами и Асаной Санарин скрылась за горизонтом, Ярош молча перерезал веревку, которой Юран связал министра. Феофан видел среди пиратов Олега с Эсмин, видел Марен и графа Ричарда, а еще того кудрявого парня, которого должен был наказать за предательство и заговор против Императора и казнить на площади вместе с собственным учителем. А еще здесь было много детей, большинство из которых могли колдовать. Каких же разных людей позвал в путешествие корабль с черными парусами…

Его убьют, несомненно. Не сегодня, позже, когда пиратская команда придет в себя после боя и пожелает мести и развлечения. За поражения платят кровью, а за великие поражения большой кровью. Таких заложников не отпускают ни за какой выкуп, ведь они — символы этой бесконечной войны, как и сам корабль с черными парусами.

Хотя он может воспользоваться случаем и прыгнуть за борт, в темные воды, отдавшись на милость волн. Это не спасение, до любого берега очень далеко, и морская бездна станет могилой имперского министра. Возможно, это такое же снисхождение, как лодка для умирающего имперского капитана и горстки солдат, переживших бой, — не ждать смерти, а самому позвать ее для себя.

Феофан коснулся ноющей болью раны, рука немела и плохо двигалась. Нет, корабль идет медленно, а он далеко не отплывет. Отсутствие заложника быстро заметят, его выловят из воды и вернут, а тогда будет еще хуже. Развлекаться победители начали тогда, когда пиратский капитан освободил его руки.